Толстой принадлежал к тому типу поэтов, для которых перевод, интерпретация, подражание находились не на периферии творчества, а напротив, становились его органичной частью, формируя не только художественный стиль, но и мироощущение в целом. Он подражал переводимым им поэтам не только на русском языке, но и на языке оригинала. Об этом свидетельствуют его стихотворения на немецком, французском, английском языках, в которых узнаваемы образы и интонации соответственно Гёте, Шиллера, Гейне, А. Шенье, Байрона и др.

Важно, что это была во многом сознательная авторская позиция.

Толстой, утверждавший, подобно немецким идеалистам и Гёте, самоценность и самодостаточность искусства, выступал против того, чтобы «проводить мысль» в художественном произведении. У него была даже своя «теория насчет переводов», где он проводил-тгш несколько спорную мысль о том, что «нужно передать впечатление оригинала, и поэтому некоторые переводы могут передать лучше мысль поэта, чем он сам это сделал.». Толстому явно импонировала роль конгениального интерпретатора как иноязычных произведений, так и исторических преданий: «.легче вышивать по готовой канве, чем самому придумывать

сюжет», — признавался он Б.В. Маркевичу в 1870 году, замечая, что это позволяет «избегать известной ответственности».

Шекспир, которого он, подобно J1.H. Толстому, не особенно жаловал в силу пристрастия знаменитого англичанина к «психологическим анализам», а не к правдоподобности происходящего также, по мнению Толстого, выбирал путь «интерпретатора» скорее по той же причине, нежели из-за отсутствия воображения.